[indent] Октябрь для Виктории закончился лихорадкой. Каждый раз, когда княжна открывала глаза, она видела над собой один и тот же потолок старой мельницый, и каждый раз не могла узнать его, потому что сплетение балок и камней кружилось в танце, не позволяя зацепиться за одну точку, найти ориентир. Иногда на фоне завихрений появлялось пятна чужих лиц, которые она едва ли могла вспомнить. Бледное, иссеченное глубокими старческими морщинами, с высоким из-за залысин лбом, глазами, утопающими в глубоких, точно гроты, впадинах, оно тянуло за собой ворчание и тяжесть грубого покрывало, припечатывающего к постели; светлое, широкое, тронутое размашистыми линиями эмоций, с тонкими губами и блеклыми бровями, придающими даже самой веселой улыбке едва заметный флер обреченности, в окружении львиной гривы и тихого рычания, оно приносило горький настой трав и разваристую крахмалистую жиду, липнущую к зубам и языку; белое, точно снег, юное, почти детское, с серыми озерами глаз, окруженными темными камышами, с тугими косами, не знающими свободы, и самыми нежными на свете руками, оно делилось льдистой влагой тряпки, от которой по вискам бежали проворные капли, приносящие покой. Они были такими же настоящими, как паутина, которую плела длинноногая ткачиха, притаившаяся в углу, и как ветер, играющий за окном. Их ладони - морщинистые у одного, мозолистые у другого, хрупкие у третьей, но одинаково крепкие у всех троих, оставляли после себя невидимые следы, человеческую тяжесть, мягкую прохладу. Но порою, ночами, когда весь мир спит, к ней пробирался некто иной. Некто с кожей, тронутой загаром и дорожной пылью, мрачное, с впалыми щеками и глазницами, с черными, точно вороново крыло, волосами, и радужкой цвета забродившего меда, попав в который увязнешь тотчас, никогда больше свободы не увидишь, он отдавался невесомыми прикосновениями. И хотя руки его были столь легки, будто их и вовсе не существовало, да только жар следовал за пальцами, разбегался по телу, ломая и скручивая его. Княжна металась в постели, пыталась сбросить с себя это дьявольское наваждение… Иногда на ее хрипы приходили люди: те, кто был рядом с ней днем или другие, кому довелось найти покой на старой мельнице, ставшей штабом для всех несогласных с турецкой властью, и тогда она получала порцию болезненной, но такой необходимой влаги. Иногда демон, уже отобравший ее земли и теперь желавший получить душу, в которой больше не осталось ни света, ни невинности, оставался с ней до утра…
[indent] - Не выживет, - пробивался незнакомый голос сквозь болотистую воду, сковывающую, не дающую двигаться и даже мыслить.
[indent] - Вы плохо ее знаете, - отвечал ему кто-то близкий. Кто-то, чье имя она пыталась найти среди тины, все больше и больше уходя в раскаленную трясину. Порою ее руки задевали очертания человеческого лица, покоящегося на самом дне, и перепуганная Виктория отскакивала назад, но лишь сильнее проваливалась в ил. Порою ей удавалось найти имя, но это имя принадлежало не человеку, который верил в нее, ее силу, ее жажду жить - так обреченно и глупо.
“Влад”.
[indent] Виктория выжила - вопреки всем предсказаниям лекаря, которого Фабиан приволок из города, сначала отдав ему последние деньги, а потом начав платить убитой дичью, которую вместе с поступающей на мягких лапах зимой всегда становилось поймать все тяжелее.
[indent] Звери разбежались по норам, укрываясь от холода в хрупкой дремоте.
[indent] Уступая лес людям.
[indent] Первое нападение они совершили, когда снег перестал таять, спрятал землю под толстым покрывалом, которое колеса карет и норов лошадей. Потом ограбленные стражники рассказывали о том, что небо над лесом в одно мгновение затянулось тучами, и порыв ветра вырвал стоящее на обочине дерево с корнем, опрокидывая его на дорогу. Что кони, взбудораженные запахом колдовства, взбесились, в один миг сломали оглоблю, разбежались в стороны - с трудом их удалось поймать. Что черные тени рухнули им на головы прямо с неба, и что клинки их, созданные из самого мрака, сочились ядом, который был сильнее яда василиска, уничтожающего все живое. Но вместо того, чтобы убить, тени всего лишь украли сундук, полный денег, которые крестьяне пожертвовали новому правителю в качестве дани за его милосердие.
[indent] На дороге действительно было дерево. Была веревка, запутавшаяся в кроне, с ровным срезом. Были следы ног - не волшебных, а вполне человеческих, слегка припорошенных снегом. А самих похитителей не было.
[indent] Это было не последнее нападение. Сборщики зачастую возвращалась с пустыми карманами, нередко раненные - и со временем эти раны становились все более серьезными, опасными. Но страдали не только люди Влада: и бояре, поддерживающие становление узурпатора, не могли чувствовать себя в безопасности даже в своих домах.
[indent] Виктория и раньше знала, что господа недооценивают слуг, но никогда не подозревала, насколько большая сила сосредоточена в руках, скрюченных работой. Безродной девке, которая всю жизнь драила пути, открывались такие двери, о которых княжна даже помыслить не могла. двери. Они были повсюду, они были незаметны. И среди них встречалось достаточно тех, кто охотно готов был поделиться информацией - за звонкую монету или из верности прежнему правителю. Первый Данешти презирала, со вторыми делила пищу и мысли, не раскрывая правды о своем имени и происхождении: слухи, разбегавшиеся по дворам и деревням, сами вырисовывали историю, в которой вымысла было едва ли не больше, чем в россказнях стражников о страшном колдовстве, жадном до золота. Но ни в одном из слухов ее не называли княжной: потому что всем известно было, что княжна томится в плену, который называли попечительством, у Влада Дракулы.
[indent] Весной мир встрепенулся. Разъезды происходили чаще. Прятаться стало сложнее. Все чаще им приходилось сражаться, лишая людей узурпатора возможности преследовать. Терпеть потери. Приносить потери. Виктория всегда была там - на дороге, в схватке. Скрывая лицо за шарфом, а волосы под капюшоном, фигуру - за мешковатой одеждой, голос - за молчанием, она училась махать мечом не так, как положено было отпрыску княжеской семьи: вдумчиво, сдержанно, выверяя каждое свое движение, отточенное ударами по манекену, осторожному преподавателю или лучшему другу, - а как должен был сражаться воин. Не оставляя места для правил, не позволяя себе красоты, изящества, мастерства. Рубить наотмашь и не давать ударить себя. Кидать в лицо пыль, дергать за одежду, бить в спину. Но не наносить последнего удара.
[indent] Никогда.
[indent] Мужчина, лежащий перед ней на земле, жадно хватал разбитым ртом воздух. Кровь пузырилась в уголках его губ, седые волосы липли к взмокшему лбу, но глаза все еще блестели жизнью, которой противна была сама мысль о том, что у всего в мире есть конец, и сейчас он приставлен к горлу. За последние месяцы у ног княжны было больше людей, чем когда-либо прежде. Одних волокли: по снегу, по грязи, не обращая внимания на ругань. Другие падали от чужого удара. Третьи добровольно опускались на колени: после того, как их клинок отлетал в снег, и хорошо, если на рукояти не было алой крови. Этот стоял даже лишившись оружия. И смотрел с ненавистью даже не смотря на то, что по его боку расползалось красное пятно, слишком быстро, чтобы не вызывать беспокойства.
[indent] - Местный или наемник?
[indent] Из-за ткани, сбивающей дыхание, ее голос звучал хрипло и скомканно, но каждую букву Виктория выговаривала так, словно находилась не посреди леса, а на парапете в ожидании казни.
[indent] - Пошел к дьяволу, сукин сын.
[indent] Под языком скапливалась слюна. Тягучая, как бывает, когда организм норовит избавиться от содержимого желудка. За несколько месяцев она так и не смогла распрощаться с ощущением тошноты после каждой схватки.
[indent] - Как твое имя?
[indent] Пальцы мужчины скребнули по земле, собирая чернозем, еще не успевший порасти шелковистой зеленой травой, в кулак. Раньше, чем он успел поднять руку, ему на ладонь опустился тяжелый сапог кузнеца, вызывая рычащий стон, сцеживаюйся в хриплую ругань. Виктория поморщилась: все равно под шарфом невозможно было разглядеть ее лица.
[indent] - Не заставляй повторять вопрос дважды.
[indent] - Румен Валков.
[indent] - Болгарин, значит… - сходу определила Виктория. Прикусила щеку изнутри. С валащцем можно было договориться. Достучаться, убедить. Пришлым же важны были одни лишь деньги. Продавали жизнь, сердце, мораль за звонкую монету. Знали, куда шли и за что шли. Но все равно язык не поворачивался произнести слова приговора, которых от нее ждали всякий раз… Всякий раз, кроме этого.
[indent] Фабиан прикоснулся к ее запястью, заставляя девушку опустить руку. Лежащий мужчина усмехнулся, победно сверкнул глазами.
[indent] - Что, слышали про меня, псы поганые? За шкуры свои трястись начали? Да поздно: живьем с вас их поснимают!
[indent] Юноша отвел княжну на несколько шагов в сторону, поворачиваясь спиной к оскорблениям.
[indent] - Его имя сейчас в замке часто звучит. Отличился при захвате Валахии, быстро к Владу приблизился, - зашептал Фабиан, глядя куда-то в сторону. Махнул рукой одному из их соратников, и тот, прихрамывая на левую ногу - тоже досталось, приволок сумку, найденную при захваченном. Только вот внутри было пусто. - Видно, с посланиями отправлен был.
[indent] Виктория хмыкнула. Покосилась на раненого. Потом откинула капюшон назад и ткань сдернула, освобождая нос и рот, наконец-то ощущая прохладный воздух без всяких преград. Ветер обжег вспотевшую кожу, попытался схватить отяжелевшую от пота прядь, что качалась вдоль виска, то и дело норовя соскользнуть на высокий лоб.
[indent] - Перевяжите его, чтобы до лагеря не подох.